Жертва: оплачено
В самый разгар веселья, когда децибелы шума многоголосой публики достигли апогея, дым табака можно было рубить топором и любая зажжённая спичка грозила взорвать насыщенный парами алкоголя бар, тяжёлая дверь отворилась. Внезапно стало тихо. В образовавшейся тишине было слышно, как потрескивает бумага сигареты, а в пепельницу с шорохом падает пепел. Все головы, как по волшебству, повернулись в сторону двери. В проёме стоял человек. Он был одет во всё белое - в контраст с завсегдатаями паба. Здесь толпа, преимущественно, была в тёмной одежде: жилетки, косухи, банданы, джинсы деним, ботинки. Даже бармен и официанты щеголяли в чёрных жилетках и брюках на голое тело: таков был их дресс код. Паб был местом сбора любителей рока и металла, а потому и контингент был соответствующим. Человек в белой одежде в дверном проёме на этом контрасте, казалось, светился. Он вошёл в паб, и едва за ним закрылась дверь, в питейном заведении воцарился прежний антураж.
Человек, тем временем, прошёл в самый конец помещения, туда, где в тёмном углу на брошенных на пол подушках, опёршись на стену, сидела женщина. Лицо её было серого цвета, под глазами чернели круги. Заострённые черты лица намекали на проблемы со здоровьем. Исколотые вены и шприц с зельем, готовым к употреблению, лежащий на столике перед ней, прямо указывали на причину этих проблем. Ночная бабочка сидела с закрытыми глазами, но она не спала. Слева от неё, развалившись на подушках, потягивал кальян её вечный спутник - её сутенёр. Сегодня в пабе был аншлаг и он мысленно считал, скольких она ещё обслужит. Зелье он приготовил для неё, чтобы не сопротивлялась, была покорной и служила столько, сколько ему было нужно.
Когда незнакомец в белом вошёл в паб, сутенёр усмехнулся. Незнакомец приблизился, сутенёр кивнул на свою рабыню:
- Она скоро сдохнет, - сказал он белому, - ты опоздал. В принципе, ты для неё слишком опоздал: она - моя.
Человек в белом молчал. Он присел возле женщины, взял её за руку. Рука была холодная: руки уже умирали, в них останавливалась и сгущалась кровь. Прав был сутенёр: по сути, она давно была мертва. Существовала от дозы к дозе, которыми щедро снабжал её владелец - её палач.
- Оставь её, уходи, - вновь обратился к белому палач, - ты проиграл эту душу мне. Как, впрочем, и все другие здесь тоже. Её убивает её собственное греховное разложение, которое людишки называют СПИД. И они тоже - все, кто побывал на ней, а таких большинство.
- Я забираю её, - наконец, произнёс Человек в Белом, - и только её. Остальным я не нужен. А ей - нужен. Она позвала меня.
- Я слышал её жалкое поскуливание, - ухмыльнулся сутенёр тел и душ человеческих, - как только ты его услышал?! Неужели нашёлся хоть один ангел с каплей сострадания к этой падшей, что донёс тебе её предсмертный хрип? Я не верю. Но ты, Сын Божий, забирай её. Она всё равно будет моя. Сила моя тобой абсолютно зря недооценивается. Я силён и верну её себе. И очень скоро.
- Гордыня твоя, Люцифер, тебя погубила, - ответил Иисус, - А её Я забираю.
Люцифер равнодушно пожал плечами, длинно затянулся кальяном, и выпустил клуб густого дыма. В дыму отчётливо проступил череп: он скрежетал зубами.
- Я жду её в аду. Ей никогда не отмолить всех, кого она погубила. И всего, что она сделала, благодаря мне. Ты слишком самонадеян, Сын Бога.
Вдруг, на лбу Спасителя проступили капли крови. А за ними на его челе стал отчётливо виден терновый венок. Одежды его стали рваным рубищем, в крови и грязи.
- Её грехи оплачены. Мной. Не тебе, сатана, спорить со Мной и Отцом Моим!
Чёрные глаза врага человечества разгорелись дьявольским красным светом.
- Да как ты смеешь?! Ты пришёл в мой притон, отбираешь у меня душу этой блудной женщины, в которую я вложил столько сил, и ещё мне устраивать сцены надумал? Тебе не сломить меня. Меня слишком много! Посмотри вокруг - они в упор не видят тебя. Они жертву твою не признают, они существование твоё отвергают, а ты их спасаешь?! Ха! Наивный, тебе не спасти род этот!
- Одна спасённая душа стоит Моей жертвы, - спокойно ответил Иисус, - эта душа позвала Меня. Я услышал - Я всех их слышу. И ко всем, зовущим Меня, прихожу: со спасением и утешением.
Он бережно поднял девушку на руки, и пошёл прочь из подвала ада на земле.
Прав был князь тьмы: больше ни одному человеку в этом страшном месте не было дела до них. Никто не увидел его преображения. Никто не услышал этого короткого разговора.
Но почти мёртвая женщина, так прочно угодившая в сети дьявола, из последних сил шептала:
- Не оставляй меня! Спаси меня, Господи!
Иисус выносил её. И с каждым Его шагом, всё больше отдаляющем их от притона, она отдалялась от смерти. Руки её теплели, а на щеках проступал румянец. Она дышала ровнее, хоть и была слаба ещё.
Сын Бога уносил её прочь из бездны, уже почти поглотившей её. Да, ей недолго оставалось жить. Но Он знал: она справится и искупит. За то недолгое время, что осталось этому смертельно больному, но милостью Отца и Сына уже не наркозависимому человеку, она сделает для своих братьев-людей столько же добра, сколько сделала зла. Она остановит много наивных, глупеньких девочек от падения. Она смело будет смотреть в глаза толпы, глухая к насмешкам и смиренная к презрению, и каждой женщине, в которой узнает себя, скажет слова спасения: код, который она однажды осмелилась прошептать про себя. Тихий, едва уловимый шорох одной лишь мысли, но такой громкой и такой важной для Того, к кому обращается:
- Спаси меня, Господи!